облако тэгов
.
Публикуемый ниже материал, пожалуй, несколько выбивается из общего контекста авторской колонки, и может показаться немного сложным, для основательно не погружённых в тему читателей, поскольку касается философских и нравственных понятий некоторых известных авторов, включая Говарда Филлипса Лавкрафта. Впрочем, общий посыл вполне понятен. Статья в некотором плане посвящена не только Лавкрафту, но и критикует творческую позицию известного писателя Мишеля Уэльбека, одного из наиболее известных современных французских романистов и большого почитателя Лавкрафтовского творчества. Материал примечателен ещё и тем, что был напечатан спустя две недели после трагедии в офисе парижской редакции популярного сатирического журнала "Шарли Эбдо" (Charlie Hebdo), в которой погибли двенадцать человек. Теперь имя Уэльбека неразрывно связано с этим трагическим фактом, так как в момент террористического акта в редакции печатался свежий номер журнала, посвященный выходу его очередного романа "Покорность" (2015), с карикатурами на автора. В прошлом году исполнилось пять лет со дня произошедшей трагедии.
_______________________________________
«ЛАВКРАФТ, НИГИЛИЗМ И ФАШИЗМ» (2015).
.
Авто статьи: Пол Сент-Джон Макинтош.
Перевод: ZaverLast, 2021.
.
Об авторе:
Пол Сент-Джон Макинтош — британский и шотландский поэт, писатель странной фантастики и ролевых игр, переводчик и журналист. Родился в 1961-ом году, получил образование в Кембриджском Тринити-колледже. В настоящее время проживает в Женеве. Первый сборник мрачных и трансгрессивных фантастических рассказов Пола Макинтоша "Черная пропаганда" вышел в свет в мае 2016-го года.
_______________________________________
На обложке номера карикатура на писателя со словами — "Предсказание Мишеля Уэльбека: в 2015-ом году я потеряю зубы, а в 2022-ом буду соблюдать Рамадан".
.
После террористического злодеяния в парижской редакции журнала "Шарли Эбдо" в январе 2015-го года, проницательные англоязычные читатели, возможно, догадались, что один писатель, чье имя постоянно всплывает в этом контексте, Мишель Уэльбек (Michel Houellebecq), помимо прочего является самым большим французским поклонником творчества Говарда Филлипса Лавкрафта. Его основополагающая и новаторская работа "Г.Ф. Лавкрафт: против Человечества, против Прогресса" ("H.P. Lovecraft: against the World, against Life"), впервые опубликованная в 1991-ом году, но переведенная на английский язык только в 2005-ом (на рус.язык в 2006), была написана еще задолго до романов, принесших ему настоящую известность, таких как — "Extension du domaine de la lutte" ("Расширение пространства борьбы", 1994) и "Les Particules élémentaires" ("Элементарные частицы", 1998), и читается как любовное письмо Лавкрафту, основанное на почве общей обьединяющей ненависти к Жизни и Человечеству. По крайней мере, с точки зрения Уэльбека. И особенно для людей другого цвета кожи, другого сообщества или вероисповедания.
Уэльбек восхваляет Лавкрафта в следующих выражениях: «Немногие существа когда-либо были настолько пропитаны, до глубины души пронизаны убеждением в абсолютной тщетности человеческих устремлений. Вселенная — это не что иное, как скрытое расположение элементарных частиц. Фигура, переходящая к Хаосу. Вот что в конечном итоге восторжествует. Человеческая раса исчезнет. Другие расы по очереди будут появляться и исчезать. Небо будет ледяным и пустым, пронизаным тусклым светом полумертвых звезд. Они тоже исчезнут. Все исчезнет. И человеческие действия так же свободны и лишены смысла, как и неограниченное движение элементарных частиц. Добро, зло, мораль, чувства? Чистая «викторианская выдумка». Все, что существует, — это эгоизм. Холодный, нетронутый и сияющий».
На самом деле, Уэльбек идентифицирует и анатомирует предрассудки Лавкрафта в своей книге, больше, чем им сочувствует или поддерживает. Он приберегает это для своей собственной работы. Вы можете увидеть, как Уэльбек переплетает расизм и нагнетание страха с критикой рационализма и толерантности в своем последнем романе "Soumission" ("Покорность", 2015), появление которого принесло ему карикатуру на обложку того самого номера журнала "Шарли Эбдо", который находился в типографском прессе, когда произошло массовое убийство его редакторов. Он справляется с нелегкой задачей избавления от страха перед исламом, с очевидностью восхваляя его за анти-рациональный авторитаризм и порабощение женщин — все эти взгляды, как он утверждал, зеркально отображены и в Лавкрафте.
Многие критики и комментаторы высказывались о том, насколько маловероятно это сходство. Передовая французская авангардная литература, заявляющая о кровном братстве с писателем, архаичным даже по меркам 1920-ых годов? Менее удивительно, однако, если принять во внимание других предшественников Уэльбека, разделявших нигилизм Лавкрафта, например Эмиля Чорана, румынского франкофона (франко-говорящий человек), который просто "по-случайности" сильно увлекся про-фашистской "Румынской Железной Гвардией" в 1930-х — 40-х годах. Или, другого — Кнута Гамсуна, норвежского Лауреата Нобелевской премии 1920-го года, а позже рьяного восхвалителя Адольфа Гитлера, и подарившего свою Нобелевскую медаль Геббельсу. Или Луи-Фердинанда Селины, настоящего диагностического предка Уэльбека и домашнего барда французского про-нацистского коллаборационизма. Вижу ли я, как проявляется закономерность? Если да, то почему?
Потому, что образчик этой закономерности впервые стал беспокоить меня, когда я натолкнулся на него в безупречном контексте Томаса Лиготти и его блестящего изложения философских аспектов ужаса, или ужасающих аспектов философии — "Заговор против Человеческой Расы" ("The Conspiracy against the Human Race", эссе, 2011). Он поместил Лавкрафта в непрерывную цепочку преемственности, в которую входило большинство этих писателей, с оттенком небрежности по отношению к тому, что некоторые из них действительно сделали в литературе. Лиготти ни разу не упомянул о политической деятельности Чорана или Селины. И каким бы язвительным ни был взгляд Лиготти на человеческую расу, я никогда не думал, что он на самом деле хотел бы увидеть истребление целых ее слоев. Вымирание целого, возможно, но не какой-либо его части по отношению к любой другой. Так почему же среди авторов так много подобных "экземпляров"?
Каким образом, если жизнь ничего не стоит, а человеческое существование бессмысленно, эти нигилисты пришли к выводу, что одни человеческие существования более бесполезны и бессмысленны, чем другие, и особенно те, которые отличаются? Если они не верят в обычный человеческий разум, почему они придерживаются нелепых идеологий? Если они презирают человечество, то почему они придерживаются фантастических популистских догм о крови и расе? Почему среди них многие были фашистами? (и здесь я использую слово "фашист" в нижнем регистре, в смысле сочувствующих и попутчиков с широким размахом Правой фашистской авторитарной идеологии, а не реальных членов существующих фашистских партий — хотя все другие писатели, которых я только что упомянул, демонстрировали симпатию и поддержку словом, или делом, фашистским политическим движениям своего времени).
Уэльбек был прав, обнаружив истоки расизма Лавкрафта в страхе, "зверской ненависти пойманного в ловушку животного, которое вынуждено делить свою клетку с разными другими пугающими существами". Но разве это был простой физический страх? Вы могли бы понять, что в случае Лавкрафта, мягкого жителя Новой Англии брошенного в "Ред-Хук", и попытками Уэльбека поместить социально-политический контекст и анти-капиталистический уклон в мировоззрение Лавкрафта, утверждая, что "ценность человека сегодня измеряется с точки зрения его экономической эффективности и эротического потенциала — двух вещей, которые Лавкрафт больше всего презирал", — не повредили его раннему положению в глазах определенного сектора французских Левых. Социальная дислокация может многое объяснить для таких фигур, как например Лиготти, когда он цитирует "отчужденных главных героев, ведущих нас через гамсуновский Голод", (модернистский роман К. Гамсуна "Голод", 1890). Но я бы скорее укоренил это в экзистенциальном ужасе. Лиготти проводит параллель между Лавкрафтом и материалистом Паскалем, и если вы хотите увидеть какой ужас могут внушать эти бесконечные пространства, что ж, читайте Лавкрафта.
Экзистенциальный кризис Говарда Лавкрафта, как и многих других писателей его времени, безусловно, был усилен политическими и историческими событиями. Как писал Чайна Мьевиль, сравнивая Лавкрафта с Толкиеном: "Хотя Лавкрафт никогда не видел войны, он совершенно ясно видел социальный хаос, который вызвала Первая Мировой война. "Великая война" была самым сокрушительным событием в концепции Современности, как рациональной, гуманной системы: парадокс заключается в том, что Толкиен, который пережил эту бойню на собственном опыте, попытался отвернуться от истины пост-травматической современности, в то время как Лавкрафт находился за тысячи миль от сердца ужасов войны, но был невротически острым барометром психических расстройств общества. Эти различные подходы проявляются и в их фантастике. Выражаясь с долей несправедливой грубости, у Толкиена — это фантазия человека, бормочущего себе под нос: "Все в порядке, все в порядке", но не верящего в это; Лавкрафт же изображает человека, вопиющего: "Ничего из этого не в порядке и никогда не будет". Неубедительная забывчивость против психотической фиксации: и то, и другое, является результатом травмы. И вам не нужно напрягать слух, чтобы услышать эти толкиеновские бормотания, эхом отдающиеся в творчестве некоторых других писателей, которых я цитировал. Но, на мой взгляд, социальная и политическая контекстуализация лишь открывает дверь к экзистенциальной дилемме, лежащей в основе такого нигилизма.
Космизм Лавкрафта теперь относят и классифицируют как одно из литературных ответвлений экзистенциального нигилизма. И Лиготти справедливо связывает это с Ницше, который, как он говорит, "не только достаточно серьезно относился к религиозным представлениям о жизни, чтобы долго их осуждать, но и был чертовски одержим идеей заменить их более грандиозной системой ценностей и целенаправленных устремлений, которых, по всей видимости, жаждут даже неверующие". И после раннего заигрывания с нигилистическим атеизмом, Уэльбек, кажется, следует именно этим путем — при условии, что он сможет сделать в процессе несколько ударов по французскому светскому Рационализму и Просвещению. "Атеизм и секуляризм мертвы, как и Французская Республика, — провозглашает он, — Все больше и больше людей не могут жить без Бога". И, добавляет о своем романе "Soumission" ("Покорность", 2015): "моя книга описывает разрушение философии, принесенное Просвещением".
На самом деле, чем более иррационалистично и нелогично вероучение, тем лучше для таких авторов, потому что оно позволяет своим последователям отказаться от интеллектуальных процессов, которые в первую очередь бросили их в бездну неопределенности. И, отрекаясь от своего собственного разума в пользу некоего призрачного тотема Власти, они вновь обретают утраченное чувство первоначальной безопасности и уверенности, которое они потеряли. Уэльбек теперь регулярно выражает симпатии к французскому католицизму, а также проявляет отдаленную близость к доктринерскому исламу. То же самое можно сказать и о пропаганде действующего фашистского культа, позволяющего верующим бросаться в это дело, как в отдушину от собственных страхов и убежище от своих мыслей.
Но те мыслители, которые пытаются подавить внутреннюю угрозу в своем собственном сознании, всегда будут ненавидеть и бояться противоречий извне. Посторонний, чужак, иностранец воплощает в себе неуверенность: они являются прямым противоречием, оскорблением простых, якобы универсальных определений вашего собственного происхождения и веры. Экзистенциальная бездна зияет в трещине между Вами и Незнакомцем. Таким образом, фашистский нигилист, или фашист, который исходит из нигилизма, вынужден ненавидеть и противостоять всем чужакам, всем Другим, в фанатичной попытке вернуть себе эту изначальную безопасность и уверенность. "Расизм! Расизм! Расизм!" — говорит Луи-Фердинанд Селин. Все остальное — идиотизм — я говорю, как врач. Равенство? Справедливость? Какая больная и губительная казуистика — она всегда будет работать против нас!" Кнут Гамсун протестует: "Негры есть и останутся неграми, зарождающейся человеческой формой из тропиков, рудиментарными органами на теле белого общества. Вместо того, чтобы основать интеллектуальную элиту, Америка создала стадо-ферму мулатов". Лавкрафт направлял и сублимировал эти страхи в свои вымышленные художественные произведения: другие же писатели позволяли этим страхам идти открыто и в полной мере раскрывали свою полемику, и призывы к действию.
На самом деле Лавкрафт довольно неплохо себя чувствует в этой компании, в свете недавних попыток осудить его за личные взгляды. Если вы хотите сопоставить пример консервативного писателя, чьи предубеждения, какими бы неприятными они ни были, были высказаны только в частном порядке, подразумевались неявно или вовсе отсутствовали в его работах, и безвредны по сравнению с теми, чей фанатизм был яростно публичным, лежал в основе их произведений и был призван нанести вред насколько это было возможно, тогда сравните Лавкрафта с Селиной, которого даже шеф нацистской пропаганды в оккупированной Франции осудил за "дикий, грязный сленг" и "грубую непристойность". Или с Уэльбеком, флиртующим с религиозным и расовым сбродом ради литературной славы. Или, даже с композитором Рихардом Вагнером, прото-фашистским пророком фольклорно-расового мифа и жизнеотрицающим учеником философа Шопенгауэра.
И все это оказало большое влияние на реальный мир, на реальные политические симпатии — короче говоря, оказало гораздо большее влияние на общественное мнение и платформу для предрассудков, — нежели это сделал Лавкрафт. Лавкрафт умер почти безвестным отшельником: Уэльбек же теперь знаменитость, издатели которого, кажется бессодержательно рады иметь на руках такой "succès de scandale" (фр., "скандальный успех"). Чоран, как пишет Лиготти, "писал, что ручной физический труд в монастыре — это самое подходящее решение от безумия и боли существования… Но сам при этом был литератором в городе". Селин был почетным гостем французского коллаборационистского Правительства Виши в послевоенном изгнании. За Гамсуном лично присматривал Гитлер. Их нигилизм, по-видимому, в основном распространяется на других, в то время как сами они очень счастливы искать славы, успеха и покровительства сильных мира сего, своими стяжками.
Я не ставлю в скобки самого Лиготти, такими оценками. По крайней мере, он кажется достаточно упрямым, чтобы не искать убежища от положения своей логики и чувств, в некоторых своих фантастических историях о первобытной принадлежности или иррационализме. Но их пример должен служить предупреждением для тех, у кого схожие чувства и взгляды, предупреждением о том, чем они могут оказаться, если прислушаются к голосам лживых сирен и ослабят свою внутреннюю бдительность. Вы можете быть нигилистом или пессимистом, а можете быть Камю или Беккетом, или даже Лавкрафтом, или Лиготти. Или, вы можете быть Селиной или Гамсуном. Или Уэльбеком.
"Мы живем на безмятежном острове невежества посреди черного моря бесконечности, и это не означало, что мы должны плыть далеко", — писал Лавкрафт. "Науки, каждая из которых стремится в своем собственном направлении, до сих пор мало причиняли нам вреда; но когда-нибудь соединение разрозненных знаний откроет такие ужасающие перспективы реальности и нашего ужасного положения в ней, что мы либо сойдем с ума от откровения, либо убежим от света в мир и безопасность нового темного века". Так уж случилось, что расовые и культурные различия были частью диссоциированного знания, которое Лавкрафт и другие авторы того времени сопоставляли для себя с очень большим трудом, и многие культовые литературные деятели работали — и продолжают работать — над тем, чтобы вызвать или вернуть этот новый Темный Век.
.
Автор: © 2015 Пол Сент-Джон Макинтош.
Блог: www.paulstjohnmackintosh.com
Перевод: © 2021 ZaverLast.
_____________________________________